нам это снится.
мы сидим за одним столом и его старший брат рассказывает о том, как тяжела и неказиста жизнь корпоративного юриста.
он говорит, что одно хорошо: если что-то нужно сделать до завтра, значит можно тянуть до следующей недели, а потом жечь резину.
он говорит:
— в учреждениях с пятьдесят плюс одной гос. участия все, конечно не так. нет вещей, которые можно отложить на завтра, сославшись на прокрастинацию.
он говорит:
— их просто нет.
и я думаю, что меня тоже просто нет если одно неверное движение или слово.
их мать подхватывает:
— если что-то не сделано на конец операционного дня, ты, убивая туфли на высоком, регистрируешь в 17:59 и делаешь, сколько потребуется до 09:00 следующего — часа, когда закрывается реестр. если тебе нужно рефинансировать кредит сегодня, ты рефинансируешь и подпишешь его сегодня.
я понимаю: они — управляющие мечтой и те, что на шаг впереди, вливающие в себя литры кофе, вкручивая носки лакированных туфель в пол, лениво следя за бенефисом менеджера.
на улице метет, как из ведра, и им бы хотелось побыстрей, чтобы машину не чистить, а ты скользишь взглядом по двумстам словам за секунду, исправляя,подписывая, потому что завтра — просрочка, это как современная мини-война. никто ее не видел и никто в ней не участвовал, никто не знает, что там, за стеной, ведь ты успел пихнуть бумаги в руки Менеджеру, поправить его шарф набекрень, чтобы он ворвался в дом клиенту в 2, 3 часа ночи, разбудив детей.
я понимаю, что среди всего этого
я смотрю на него — того, из-за которого они нашли для меня время и улыбаюсь. правильно подобранная улыбка — шаг в новое светлое будущее.
дальше я слушаю не полностью — его отец переводит тему на свою работу. десятки дяденек в идеально вглаженных рубашках, пиджаках и лакированных туфлях дороже, чем три мои квартиры.
я улыбаюсь, киваю, поддакиваю временами и делаю вид, что ем, надеясь, не накосячить. стараясь, чтобы всё обошлось и смотрю на сиськи его матери — слишком большой вырез.
а потом она спрашивает:
— ты всегда такая худая?
она спрашивает:
— у тебя нет диет или булимии, или анорексии?
я говорю ей нет и рассказываю свой секрет.
я рассказываю ей о больной щитовидной железе.
рассказываю о том, что никогда не была больше пятидесяти девяти, а его брат, чавкая спрашивает:
— сколько ты весишь сейчас?
я отвечаю:
— как номер моей квартиры.
как номер моей квартиры — сорок четыре.
его мать всё ещё не может поверить в отсутствие диет.
он подтверждает мои слова. весь тот месяц, что ему выделили на учёбу мы жили вместе.
его отец одобрительно хмыкает, и кажется я всё ещё не облажалась.
он говорит, что одно хорошо: если что-то нужно сделать до завтра, значит можно тянуть до следующей недели, а потом жечь резину.
он говорит:
— в учреждениях с пятьдесят плюс одной гос. участия все, конечно не так. нет вещей, которые можно отложить на завтра, сославшись на прокрастинацию.
он говорит:
— их просто нет.
и я думаю, что меня тоже просто нет если одно неверное движение или слово.
их мать подхватывает:
— если что-то не сделано на конец операционного дня, ты, убивая туфли на высоком, регистрируешь в 17:59 и делаешь, сколько потребуется до 09:00 следующего — часа, когда закрывается реестр. если тебе нужно рефинансировать кредит сегодня, ты рефинансируешь и подпишешь его сегодня.
я понимаю: они — управляющие мечтой и те, что на шаг впереди, вливающие в себя литры кофе, вкручивая носки лакированных туфель в пол, лениво следя за бенефисом менеджера.
на улице метет, как из ведра, и им бы хотелось побыстрей, чтобы машину не чистить, а ты скользишь взглядом по двумстам словам за секунду, исправляя,подписывая, потому что завтра — просрочка, это как современная мини-война. никто ее не видел и никто в ней не участвовал, никто не знает, что там, за стеной, ведь ты успел пихнуть бумаги в руки Менеджеру, поправить его шарф набекрень, чтобы он ворвался в дом клиенту в 2, 3 часа ночи, разбудив детей.
я понимаю, что среди всего этого
я смотрю на него — того, из-за которого они нашли для меня время и улыбаюсь. правильно подобранная улыбка — шаг в новое светлое будущее.
дальше я слушаю не полностью — его отец переводит тему на свою работу. десятки дяденек в идеально вглаженных рубашках, пиджаках и лакированных туфлях дороже, чем три мои квартиры.
я улыбаюсь, киваю, поддакиваю временами и делаю вид, что ем, надеясь, не накосячить. стараясь, чтобы всё обошлось и смотрю на сиськи его матери — слишком большой вырез.
а потом она спрашивает:
— ты всегда такая худая?
она спрашивает:
— у тебя нет диет или булимии, или анорексии?
я говорю ей нет и рассказываю свой секрет.
я рассказываю ей о больной щитовидной железе.
рассказываю о том, что никогда не была больше пятидесяти девяти, а его брат, чавкая спрашивает:
— сколько ты весишь сейчас?
я отвечаю:
— как номер моей квартиры.
как номер моей квартиры — сорок четыре.
его мать всё ещё не может поверить в отсутствие диет.
он подтверждает мои слова. весь тот месяц, что ему выделили на учёбу мы жили вместе.
его отец одобрительно хмыкает, и кажется я всё ещё не облажалась.